Я, как обычно, ехал на автобусе на работу. Несмотря на раннее утро, солнышко ощутимо припекало, но после долгой зимы это было скорее приятно, чем наоборот. Я лениво глядел в окно, на проплывающие мимо луга, заросшие камышом, на рыбаков, чего-то ловящих в мутноватой луже, которую они, видимо всерьез, считали рекой. Что с них взять… Рыбаки, они везде рыбаки.
Мысли текли неторопливо, так же как и поток, в котором мы ехали. Ну да, ну да… Пост ГАИ, а как же. Все-таки, город у нас миллионный, въезжают-выезжают круглые сутки… Эх! Мне б такую кормушку!.. Гляжу на приткнувшийся возле бетонного домика, похожего на туалет, «жигуль» с милицейскими номерами; на откормленных работников радара и жезла; на не менее упитанного «бойца», невесть за какие заслуги получившего аж настоящий автомат и бронежилет в придачу. Спааать… Это я зевнул. А что еще делать, когда пробка грозит на час затянуться, а то и больше. И телефон как назло разрядился, будут теперь на работе гадать, что ж такое случилось.
«Боец» хмурил брови, отчего его пухлое личико походило на лицо обиженного карапуза. И пусть не говорят, что зарплата у них маленькая. Вон, какой мозоль на животе наел… Лениво прикинул в уме, сколько же он весит, этот «боец». Выходило, что килограмм сто десять, не меньше. Без бронежилета, понятное дело.
Ненадолго отвлекся, заплатил кондуктору денежку (Вот гадство, а? Опять проезд подорожал! А ведь еще инфляция… Не, надо с начальства повышение выбивать. Как там у Фоменко? «Я не хочу больше зарабатывать, я хочу больше получать!». Во-во.)
А солнышко все припекает, того и гляди, совсем меня сморит, даром что апрель месяц. Это снаружи ветер и прохладно, а тут, за стеклом, аж дышать тяжело. Тетушка по соседству вовсю уже посапывает, обняв старую-престарую (На совершеннолетие ей подарили, что ли?) сумку.
Вспомнился клип Стинга. «Desert Rose» называется. Там он тоже куда-то ехал, и заснул. Хорошо им, богатым, по пустыням кататься…
Веки сами собой начали закрываться. Автобус встал окончательно. Вот и приехал на работу вовремя, блин.
Под мерное гудение мотора и негромкий гул людских голосов дремалось так хорошо, что можно было и не рассчитывать проснуться на остановке. Кондуктор добрая, она растолкает. Может быть. На том мы с совестью и договорились. А начальству, как обычно «объяснительную в холодильник».

Из дремотного транса вырвался толчком, будто воды в лицо плеснули. Точно! Вон, и лицо все мокрое, и рубашка к телу липнет. «Своя рубаха ближе к телу», а? Улыбнулся собственной шутке, хрустнул затекшими суставами, достал платочек, пот вытер.
Огляделся, прислушался. Разговоры и перешептывания, привычным фоном присутствовавшие все это время, внезапно стали тревожнее, беспокойнее. Еще через минуту автобус гудел, будто улей, по которому хорошенько стукнули. Или как трансформаторная будка при перегрузке.
За окном – тоже не разбери что. Мост уже проехали, так и не поглядел я на реку нашу благородную, солнцем залитую. Обидно. Да что же там такое, бесы бы их побрали?
Мимо, гремя бутылками, пробежал бомж в адидасах и джинсе. Богатый нынче бомж пошел…
Следом, вовсю жестикулируя и то и дело оглядываясь, промчались двое смуглокожих. Не люблю я их. «Лица кавказской национальности». Хорошо хоть, не цыгане!
И все-таки, от чего они убе…
Автобус тряхнуло, а вслед за этим тревожно гомонящие пассажиры разразились криками ужаса.
Включилась внутренняя связь. Динамики под потолком пошипели, потрещали, и вновь заглохли. То ли передумал водитель, то ли…
Вновь толчок, да такой, что я за малым язык не прикусил. А крики, раздававшиеся поначалу на передней площадке, подхватил уже весь автобус. Бабы, конечно. Им пугаться, медом не корми. Мужики поспокойнее, хотя и у них лица бледные. Интересно, а я сейчас как выгляжу?
Нет, пора выбираться.
– Двери! Откройте двери! – истошно вопила, срываясь на визг, симпатичная девица моих лет. Надо же. В другое время я, может, даже клеиться стал бы. А как послушал, так сразу расхотелось, хотя и весна. Это ж надо так материться… Даже сосед-сапожник так не умеет.
Я встал и попытался выбраться. Какое там! Тетка, так и не расставшись со своей сумкой, мирно валялась в обмороке, навалившись нехуденьким таким телом на впереди стоящее сидение.
Послышалось шипение гидравлики, автобус качнулся, когда озверевшие вконец граждане бросились к выходу. Надо же, кто-то додумался воспользоваться аварийкой. Давка страшенная, а толку-то? Автобусы списанные к нам приезжают, и нечего удивляться, когда двери лишь на четверть открылись. Не в то время живем.
Солидный дядя в пиджаке и с барсеткой грозил составить все еще вопящей девице конкуренцию по знанию ненормативной лексики. Вся его тирада сводилась к тому, что «Вот опять эти мальчишки своровали молоток безопасности, что за страна такая?! Нахрен такую страну, таких мальчишек и такой автобус!». Дядя в чем-то прав. Ну что за свинство, в самом деле, тырить нужные вещи вроде огнетушителя или молотка, которым стекла разбивают?
Сунул руку в кулек, неведомо как оказавшийся на полу между ног. Как в воду глядел – взял с собой сегодня инструменты – компьютеры чинить. Плоскогубцы, отвертку, еще одну, кусачки… И молоток, конечно. Нет, при чем тут компьютеры? Плинтус подбить в офисе надо. А хозчасть инструментами не располагает. У них даже спирта нет. Точно, прав дядя. Менталитет у нашего народа своеобразный.
От души саданув молотком по стеклу, наконец почувствовал, что же это такое – пролетариат. Только шапки-ушанки не хватает. После нескольких ударов стекло звонкими брызгами посыпалось наружу. Расширил пролом, высунулся по пояс.
– Ах, ну ни хрена ж…– мат застрял в горле, когда увидел… «Газель» впереди смята в гармошку, задние стекла забрызганы красным, а спереди что-то дымится. Но мы, выращенные на западных ужастиках и отечественных «Дорожных патрулях», и не к такому привыкли. Другое страшно: маршрутка-то стояла! Мы же и сами стояли, когда я проснулся. То ли новая пробка, то ли светофор, падла.
Сзади меня вовсю толкают, мол, вылезай давай! Не оборачиваясь, послал всех и поспешил выбраться наружу.

А вокруг – сущий ад! Люди орут, машины сигналят, вещает в мегафон случившийся рядом патруль. Хоть и оборотни, а все ж таки порядок навести пытаются. Мигалки, фары, мельтешащие люди, а где-то впереди уже вовсю полыхает первый пожар.
Асфальт ни с того ни с сего пошел буграми, светофор (все-таки светофор!), едва я на него глянул, скрутило в морской узел. Вот тут меня проняло!
Я вздрогнул всем телом, ладони мигом вспотели, а в ушах неприятно зазвенело.
– А-а-х… – только и хватило сил просипеть непослушным горлом. Глаза уже искали, куда бы бежать, где бы укрыться. Только появилось вдруг в сердце холодное: «Некуда!». Повсюду паника, давка, крики. Далеко впереди что-то низко громыхнуло, ухнуло, и в воздух взметнулось разом десяток легковушек.
«Да ведь это ж, как гравитационная аномалия!» – внезапно пронеслось шальной мыслью. А в руке крепко сжат молоток… К чему я о нем вспомнил?
Едва переставляя ноги, сделал шаг, другой. Кажется, носом кровь пошла. Отродясь такого не было. Толпа подхватила меня, потащила куда-то. Главное – не упасть! Растопчут, и будет эффект как от гравитационного удара. А если проще – раздавят в лепешку. А потом покажут по телеку. Митинг сегодня, что ли? Или наши опять москвичам продули всухую?
Сердце стучит отбойным молотком, руки дрожат, а волосы, кажется, вовсю шевелятся.
«Не может быть! Так не может быть! Так не бывает!» – пульсировало на одной ноте.
Только бы не в обморок, только бы не в…
Меня вновь толкнуло, как тогда в автобусе. Резануло уши многоголосое:
– Спасите!!! Суки!!! Куда!!!
Глянул туда, и сердце дало сбой: – всего-то шагах в двадцати от меня, на тротуаре, творилось… Асфальт пузырился и колыхался, будто трясина, а в этой яме, невесть откуда возникшей, тонули люди. А другие люди в ужасе бежали мимо, даже не оборачивая головы. И меня тоже проносит уже мимо в плотном потоке людских тел.
Я выворачиваю шею, оглядываюсь, распихиваю соседей локтями. Что ж такое-то? Нельзя же вот так!
Большинство уже погрузилось по пояс, девчонка одна, лет десяти-одиннадцати, с бантиками в русых косичках, та и вовсе по плечи. Только одна рука над…над чем же?… машет.
«Так не должно быть!» – в последний раз стукнуло набатом, и пропало. Мысли исчезли, исчез страх, исчезла даже слабость. Осталось только одно: зареванное личико девчушки, да тоненькое:
– Мамочкаааа!
И откуда только силы взялись? Только что ж с ног валился!
Бросился в сторону, выдираясь из озверевшей орды, еще недавно бывшей обычными гражданами. Мокрый, избитый и дважды укушенный, с разорванной в хлам ветровкой и окровавленным молотком в руке, поспешил на помощь. Смотрю, кто-то уже скрылся с головой, только макушка торчит над асфальтом. Не жилец. В пару секунд домчался, едва не рухнув сам с разбегу в этот странный и страшный асфальт. Оббежал по краю, распластался, сдирая кожу с локтей:
– Руку! Руку давай, дура! – Та не соображает, вопит испуганно. Да и остальные как-то странно на меня косятся. Соображаю, что здорово рискую, но все же тянусь вперед. Есть! Крепко вцепился в ребенкину ручку (Не вывихнуть бы!), потянул. Будь это смола, чего я очень сильно опасался, ни хрена бы у меня не вышло – у нее плотность слишком высокая. Но это странный асфальт, во что бы он ни обратился, был не такой вязкий. Миллиметр за миллиметром начал подаваться, выпуская такую уже близкую добычу. Вытянул!
Девчонка растянулась на животе, тяжело дыша, и тихо скулила.
А времени-то прошло всего ничего! Никто не успел еще даже на пол-ладони уйти. (!Куда уйти? Там же асфальт! И камни! И песок! И земля!» – но это все вскользь, мимо сознания, почти не мешая. Потом, когда-нибудь, если выберемся…)
Ко мне отовсюду тянутся руки. И рад бы, да ведь я не железный! Восьмерых точно не потяну. Да и не успею. Бесы бы побрали вас всех! Ну нельзя же так, решать, кому жить, а кому умереть! Вот почему этот паренек с ярко-голубыми глазами, достоин жизни больше, чем лысеющий мужичок в очках? Или эта тетка, точно на базар собравшаяся? Или другая женщина (да что там, девушка!), поинтереснее, помоложе, в разорванной кофте и с размазанной тушью…
И все же я тяну руку, кому смогу достать. Разом трое вцепляются мертвой хваткой, тянут, тянут, тянут!
– Да вашу ж мать, пустите! – уже я ору, отчаянно пытаясь вырваться. Ведь и утянут, им сейчас все равно. Поседею я раньше времени с такими соотечественниками. Урроды!
Злость придала сил, и я, матерясь на всю улицу (И хорошо, что мат перекрывается всеобщим шумом, а то перед девчонкой стыдно как-то), тяну – тяну! – всех троих. Легкие готовы лопнуть, а рука, кажись, вот-вот оторвется.
Мимо что-то прошуршало, чмокнуло, упав в асфальт-не-асфальт.
– А ну-ка! – раздалось над головой. Похоже, кого-то все же заинтересовала судьба безвинно гибнущих (Безвинно ли? А ну как Судный День?). Я скосил глаза: металлический трос. Каким машины на буксир берут. И трос этот тянется из трясины куда-то мне за спину, я уже не вижу.
Мускулистая ручища – не моей костлявине чета – перехватила одного из вцепившихся в меня и без особых усилий потащила на свободу.
Остальные же, хоть и очумевшие от ужаса, сообразили, что к чему и намертво вцепились в тросс. Увидев это, нежданный мой помощник (да что там, и спаситель!) рыкнул: – Мишань, тяни!
Позади заурчало, стальной канат пополз назад, похожий на диковинную змею, натянулся. Медленно двинулся дальше, выволакивая уже не чаявших спасения людей на твердую землю.
Когда от меня оторвали последнего, и я принялся остервенело растирать руку, на которой ярко-красным отпечатались следы ладоней, надо мной склонился тот самый обладатель мускулистых рук:
– Цел, братан? – никогда не думал, что коротко стриженый «спортсмен» способен так душевно заглядывать в глаза.
Беда меняет всех. Кто-то бежит, не замечая, что на кого-то наступает, а кто-то… Кто-то борется. С самим собой борется прежде всего. С тем зверем, что у каждого внутри сидит, зверя страшного и беспощадного, трусливого и безумного. Мы не произошли от обезьян. Мы еще хуже.
Я молча кивнул. Похоже, видок у меня еще тот: «братишка» протянул мне початую бутылку водки.
– Хлебни, мож, полегчает.
Я отрицательно мотнул головой, выдавил:
– Паленку пьете… Кока-кола есть?
– Тоже химия, – уверенно буркнул второй, не иначе, Мишаня. Он стоял с безмятежным видом, опершись на открытую дверь «хаммера», и курил. Почти близнец первого, такой же накачанный, стриженный под «ежик», в такой же, порванной и грязной джинсовой одежде, и с таким же странным взглядом. Интересно, чего это они в такую рань разъезжают? Но не спросишь же… Мишаня процедил: – волки позорные!
– Кто? – не понял один из спасенных.
– Да эти… – Мишаня неопределенно пошевелил пальцами, – кто все это устроил.
– Судный День это, – тихо шептал очкарик. – Наказание за грехи наши… Страшный суд грядет, и…
– Заткнись, апостол хренов, – беззлобно сказал первый. Я до сих пор не знал его имени.
– Жора, – протянул мне руку, будто прочитав мысли. Я тоже представился. Как символично: Михаил и Георгий. Архангел и Змееборец. Богохульство? Или знамение? Да совпадение, скорее всего.
А многотысячная толпа уже бушевала в сердце города, сминая все на своем пути. Толпе все равно, что кто-то ни с того ни с сего пропадает, растаяв в воздухе, кто-то истерично раздирает лицо руками, кто-то вдруг лопается, разлетаясь ошметками во все стороны, а кто-то эти ошметки тут же жрет.
Я, превозмогая боль во всем теле, встал и поглядел по сторонам. Вяло испугался – на большее уже сил не осталось. Лежат, не шевелятся. Затоптанные, перееханные, задушенные, разорванные на части. На ком-то следы зубов и когтей, но меня это не удивляет. Кто-то врос в стену, да так и остался памятником самому себе. Меня это тоже не удивляет и не смущает. «В безумное время доверься безумцу». Чьи это слова? Да какая нахрен разница? Трезвый рассудок такого бы не выдержал.
– Ладно, валить надо, – Мишаня докурил и метко послал фильтр в чудом уцелевшую урну. А и то сказать, чугун, он везде чугун. А была б новомодная пластиковая, пришлось бы мусорить. Я хмыкнул и потер все еще болящую руку.
– А эти? – Жора кивнул в сторону прижавшихся друг к другу, таких жалких и нелепых посреди опустевшей улицы, горожан.
– Да ну их, пусть дальше сами. Ты с нами? – взгляд в мою сторону.
– Угу. Подождите только…
– Да мы не торопим, – осклабился Жора, поглядывая на опустевшие киоски через дорогу. – Можно сказать, наоборот, задержимся ненадолго.

– Как ты? – я присел на корточки перед девчушкой, все еще мелко подрагивающей, как испуганный котенок, но уже переставшей плакать.
– Спасибо, – мяукнул котенок, робко поднимая на меня глаза.
– Все будет хорошо. Ты, главное, не бойся, ладно? – Я утер слезинку, размазав грязь по щеке.
– Угу, – кажется, она вновь готова разреветься. Ну что за наказанье?
– Э… – никогда не умел с детьми нянчиться. – Ну, иди сюда, – я прижал несчастное существо к груди, обняв одной рукой за плечи, а второй поглаживая растрепанные волосы. И когда успела бантики растерять? Девочка уткнулась мне в плечо и благодарно сопела. Эх, была б ты лет так на шесть постарше… А так – только нервы. А я вот всегда мечтал оказаться спасителем прекрасной девицы, и чтоб она вот так потом в моих объятьях… Да только кто меня спрашивал? Вот то-то и оно.
Я мягко отстранил ее от себя и обратился к женщине, той самой, помоложе и поинтереснее. А в разодранной кофточке и порванных в нескольких местах джинсах она стала даже еще интереснее… Эх, весна.
– Тебя как зовут? – что делать, на работе привык. Сразу на «ты». На «вы» - это только с начальством да с несколькими действительно значащими для меня людьми.
– Лена, – улыбнулась она. Учитывая растекшуюся тушь и размазанную помаду, то еще зрелище.«Был бы я лет на пять постарше… Да что за день такой сегодня?!»
– Ага, Лена. Очень приятно. Ты вот что… Пригляди за ней, ладно? – я показал глазами на девочку.
– Ой, – пискнула вдруг она – А меня тоже Лена зовут! – и скорчила чумазую мордашку. Улыбнулась, значит. – Дядя, а давайте, вы желание загадаете? – И смотрит так доверчиво, будто и не ревела только что.
Вдалеке что-то грохотнуло, а в воздух взлетел фонтан пыли. В паре кварталов впереди народ вовсю предавался излюбленному занятию – панике. Показалось, или и в самом деле пролетело что-то, сверкая хромом и сталью? Пришельцы? И хрен с ними.
– И в самом деле, загадай, – положительно, у этой девушки чудесная улыбка. Ну как такой отказать? Я послушно встал между двумя Ленами, закрыл зачем-то глаза. Сосредоточился. А внутри-то пусто. Звон стоит и темнота, и куда что подевалось? Да ведь мне и загадать-то толком нечего. Ну что за желание, в самом деле, повышения на двадцать процентов? Или того хуже – чтоб всех загнивших чиновников… того. Разве такое загадывают?
«Пусть это все хорошо закончится. Пусть это все окажется кошмарным сном. Закончится хорошо…И колы!» – я открыл глаза, чему-то улыбнулся. Возможно, тому, что не наткнулся глазами на очередной труп, возможно – своему последнему желанию, а возможно…
– Истинно говорю я, настал день Страшного Суда, Апокалипсис и конец света, – начал проповедовать очкарик, уткнувшись взглядом в землю и покачиваясь вперед-назад. Получил подзатыльника и замолчал, глупо моргая на сердито нахмурившуюся тетку. Та, угрожающе наклонившись, заявила:
– Будешь нудеть, сумкой отхватишь, – Серьезный аргумент. Это что же, она ее с собой вытащила?! Но тут же вспомнилось, что первым делом тетка бросилась к сумке, валявшейся – да-да! – возле урны. – И вообще, типун тебе на язык за такие слова!
– Ну что, студент, готов? – раздалось за спиной, как всегда неожиданно. И как они при таких габаритах так бесшумно ходят?
Жора, на ходу дожевывая одновременно три сосиски (напомнил мне волка из «Ну, погоди!», когда тот пачку сигарет разом раскурил), тащил в одной руке ящик пива, а в другой – две упаковки… колы! Чудны дела твои… А губы уже растянулись в глупую улыбку.
Мишаня же затарился более практично: два больших синих пакета с курами гриль (и готовыми, и не очень, а то и вовсе откровенно сырыми. Зато – на халяву); еще один – с шоколадками и сигаретами, и последний с…
– Эт чего такое? – я сперва не понял. Последний кулек ломился и лопался по швам, не в силах удерживать той прорвы, что напрессовал туда браток.
– А? – Мишаня уставился на пакет и тут же расхохотался. – Ну, это было… Ха-ха-ха!… Шаурма, мороженное, корейская жрачка какая-то, яблоки, бананы… Что еще? – он закатил глаза, вспоминая: – две пачки чая и сколько-то заварных трубочек. А! И чупа-чупс!
– Один?
– Угу. Остальных нету уже. Не мы одни такие умные, – Браток подошел к сиротливо жмущимся спасенным, поставил перед ними кулек, хмыкнул: – Хавайте, че уж там, – протянул маленькой Леночке чупа-чупс, едва видный в его громадной лапище.
«Спортсмены» быстро погрузили трофеи в хаммер, степенно уселись сами и помахали мне: мол, отчаливаем. Я кивнул, торопливо обнялся со всеми, пожелал удачи.
Лена-старшая подбежала, когда я уже развернулся к машине:
– Погоди! Я… – она замялась.
– У? – Я приподнял бровь.
– Спасибо! – И она прижалась ко мне, поцеловала в губы. Такая горячая, нежная, чуть испуганная. Шепнула жарко на ухо: – Береги себя! – А куда ж я денусь! Я себя, любимого, паче всех на свете беречь буду.
Что-то сунула мне в ладонь, еще раз поцеловала, теперь уже в щеку, и отошла к остальным. Я разжал кулак, присвистнул, и сунул визитку в карман ветровки. Когда все закончится… Если все закончится.

– Да, а тут мост так «Пффф!» и рассыпался, прикинь, – рассказывал мне Мишаня, ловко объезжая перевернутые машины и особо большие кучи тел. – а то б мы точно деру дали.
На машине сейчас ехать – только бензин переводить. Скорость от силы пятнадцать, ну, двадцать, километров в час. Да еще по такой пересеченной местности. Слишком уж пересеченной.
– Падла, камеру жалко, – не к месту ругнулся Жора и пояснил: - Цифра у меня была, пацаны подарили. Можно было б в «Вы Очевидец» понаснимать.
– Дурной ты, Жорик, – ухмыльнулся Мишаня. – Счас, если не встрянем во что-нибудь, я тебе какую хошь камеру достану. Тут от перекрестка Эм Видео недалеко.
Хаммер деловито ворчал двигателем, неторопливо пробираясь по улице, похожей больше на эпицентр взрыва. Я блаженно пристроил измученное тело на заднем сидении и лениво жевал куриную грудку.
Помолчали.
А на центральной улице продолжался хаос. То и дело проносились какие-то сверкающие аппараты, ревели невидимые пока монстры, бушевала стихия, сходил с ума сам город. Но хуже всего оказались не эти киношные кошмары. Толпа. Вот самый жуткий зверь. Безрассудная, беспощадная, неостановимая.
Бьются стекла, переворачиваются машины, рушатся стены, выворачиваются с корнем столбы и ограждения. И виной всему – обычные люди. Оскалившиеся, брызжущие слюной, с выкаченными глазами и вздувшимися венами. Дикари.
На каждого съеденного – один забитый своими же; на каждого скрывшегося под землей в чьих-то щупальцах – один растоптанный; на каждого утянутого невидимыми тварями в поднебесье – один задушенный безжалостной толпой.
– Стой, – поддавшись внезапному порыву, я кладу руку на плечо Мишане. Тот жмет на тормоза, оборачивается недоуменно.
– Нельзя туда! – Я уже вижу странную дымку, зависшую над толпой, простершуюся во все стороны, тянущуюся сизоватым туманом из окон, вихрящуюся в потоках пламени. – Видите? – Показываю рукой
– У?.. Да вроде нету ниче… – Жора старательно всматривается, куда я показываю, однако безрезультатно. Странно на меня смотрит. Кивает: – Поехали! Авось, чем еще поживимся.
– Нельзя! – Ну как им объяснить? – Ладно! – вздыхаю. – Как хотите. Удачи вам!
Выпрыгнул наружу и торопливо отбежал в сторону. А сизоватые полупрозрачные щупальца уже протянулись к браткам, окутав их призрачным ореолом. Я отвернулся, услышав, как взвизгнули шины, и как радостно взревел мотор, набирая обороты. Миг, второй – удар! Когда я обернулся, от хаммера осталась только покореженная груда металла, уже занимающаяся веселым рыженьким огоньком.
«Моя вера – мой щит! Моя вера – мой щит!» Взглядом нашарил обломок трубы примерно в полтора локтя длиной. Подобрал, махнул пару раз. Молоток-то потерял. А с оружием пролетариата все же не так страшно.

***
Проект «Морфей» близится к завершающему этапу. Если полевые испытания пройдут успешно, можно будет приступать к производству согласно договора с МинОбороны.

***
Срочно! Пентагон отказался от предложенного варианта разрешения нефтяного вопроса и в жесткой форме выдвинул ответные требования.
………
Если мы откажем, в течение двадцати четырех часов будет применен орбитальный излучатель «Фобос».

Я держусь от орущей толпы на почтительном расстоянии. Голова гудит обеденным колоколом, мысли путаются. Все пытаюсь уловить, в чем же причина происходящего. Ведь не может же быть все просто так! Ведь не может?

Примерно через десять минут пристального наблюдения заметил, что в наибольшем скоплении этого жутковатого тумана происходят самые страшные вещи, тогда как в других местах было гораздо спокойнее. Разум отказывается принимать происходящее за действительность. Это все сон, сон, сон! Коленки трясутся, когда вижу, как от толпы отделяется сгусток тумана и стелется прямо в мою сторону.
Нет! Не хочу так!.. еще один сгусток отделяется и также начинает плыть ко мне.
«Моя вера – мой щит! Моя вера – мой щит!» – твержу, как заклинание, уже закрыв глаза и мысленно попрощавшись с грешным миром.
Гулко стучит сердце. Слышно, кажется, как эритроциты и прочие лейкоциты шуршат, двигаясь по венам. Вдох… выдох. Я жив?
Открываю глаза. Вокруг колышется та же непонятная взвесь, окутав меня плотным облаком. И что я сейчас сделаю? Брошусь в костер? Или пойду ломать черепа обломком трубы? Прислушиваюсь к ощущениям. Странно.
Странно, что все как обычно.
Почему же тогда люди сходят с ума, и весь город вместе с ними?
Вместе с ними… Вместе с ними! Ну конечно же!
Это же так просто! Я всегда знал, что такое возможно. Теоретически.
Прав был Мишаня : волки позорные те, кто все это устроил!
От моего взгляда фонарный столб скручивает в узел, совсем как памятный светофор. И теперь я уже точно знаю – не совпадение!
Я всегда верил, что человеческий разум способен на все! Ведь всем известно, что ресурсы мозга задействованы у каждого в среднем на пять семь процентов. А эта дымка, что вьется сейчас вокруг меня стаей мошкары, похоже, в разы усиливает имеющиеся у каждого человека способности.
Кто-то один, стоя в пробке, о чем-то подумал, а это вдруг – бац!– и материализовалось. А дальше, как снежный ком. И чем больше они беснуются, тем хуже все будет. Что произойдет дальше? Динозавры? Гигантские пауки? Пришельцы? Или извержение вулкана? Или нашествие демонов? Сейчас все возможно. Материя податлива, как мягкая глина… Да, еще такая игрушка была, там тоже людские мысли воплощались в невесть что. Скверна какая-то, Спанж, Исход…
Кто-то взял меня за руку. Я вздрогнул и открыл глаза.
– Дядя, у вас такое странное лицо было, – Ленка!
– Ты как сюда? А где все? – присаживаюсь перед ней на корточки, обнимаю.
– А я смотрю, дяди на машине врезались, и испугалась, что с вами что-нибудь…
– Не бойся, только не бойся, – говорю как можно спокойнее, а сам внутри сжался. Мы ведь уехали почти на полтора километра! Хотя сейчас и метрика пространства может чудеса показывать.
– Не, – девчушка мотнула головой. – Я уже не боюсь. Как увидела, что вы стоите спокойно, так и перестала.
– А где Лена? – стараюсь не выдать волнения. Главное, чтобы это крохотное созданьице не испугалось (Мрак бы меня побрал, вокруг нее не облачко – туча! Темнее и плотнее, чем даже над той толпой, что уже вновь скрылась среди руин где-то в нескольких кварталах впереди).
– Она с тетей осталась. Она добрая. А тете плохо стало.
– Покажешь, где?
– Пойдемте, – и беззаботно тянет меня за руку, уводя прочь от оживших людских кошмаров.

– Я не знаю, что с ней, – Лена растерянно развела руками. В глазах читалось отчаяние и смертельная усталость.
– Давно она?
– Уже час. Мы едва укрылись от патруля, как она упала, и больше не встала. На ровном месте, можно сказать, – Лена помолчала, вздохнула. – Виталий Андреевич доболтался, что Зоя его таки ударила сумкой. Ну, он в нокаут, понятное дело… А тут патруль. Мы спрятались от них в развалинах, а потом пошли дальше – вслед за вами.
Выходит, что и время спятило, вяло отметил про себя. Какая, к бесам, разница, сколько времени прошло – полчаса или полдня. А хоть и несколько дней, я сейчас во все поверю. Мое внимание поглощено седым локоном в Елениной прическе. Спросил все-таки:
– А сколько времени прошло, как мы уехали?
– Часа три или четыре. Сейчас уже и не посчитаю. Часы в телефоне были, а он разбился. – Да. И мой разряжен. – А ты сам в порядке? – вдруг спрашивает она и смотрит прямо в глаза.
– Конечно, я ведь вернулся.
– Это тебя Лена нашла? – киваю, улыбаюсь ободряюще. А что еще остается?
– Леночка? – я обращаюсь к младшей.
– У?
– Можно еще одно желание загадать?
– Странный вы дядя, – проказливо улыбается, сжимает мою руку ладошкой. – Ну конечно, можно!
Как же приятно видеть улыбающегося ребенка: солнечные искорки в волосах, ямочки на щеках, глаза наивно-радостные! Вокруг – апокалипсис на апокалипсисе, а гляжу на такое чудо – и все страхи куда-то уплывают, сменяясь звонким ощущением счастья.
– Леночка, ты чудо! – она серьезно кивает, но глаза все еще смеются.
Старшая подходит, тоже берет меня за руку.
Я закрываю глаза, сосредотачиваюсь. Перед внутренним взглядом – детская улыбка и пронзительно-голубое небо.
«Пусть все это окажется всего лишь сном! И пусть все это закончится хорошо»

***
Полевые испытания энерго-матрицы «Морфей» завершились успешно. Отклонений не замечено.
***
Примечание. Зафиксирована вспышка пси-активности длительностью 0.021 секунды. Источник не установлен.

Тепло-то как! Хорошо… Аж глаза открывать не хочется. Но – надо! А то точно просплю. Приоткрываю один глаз, тут же зажмуриваю – солнышко. А я на правой стороне сижу, возле окна. Поморгал, вытер выступившую слезинку, глянул на соседнее место. Ну надо же! Похоже, тетушка вышла возле авто заправки (взгляд в окно: ну, точно, уже проехали АЗС!). А на ее месте…
Похоже, я смотрел на нее слишком пристально. Девушка лет двадцати пяти, клацнув лакированным ноготком по кнопке плеера, повернулась ко мне:
– Молодой человек, что вы на меня так смотрите? Нравлюсь?
– Девушка, ты не поверишь, – нашариваю в кармане ветровки визитку. Рука не слушается, – но я знаю, как тебя зовут!
–Нда? И откуда? – похоже, ей не очень-то интересно.
– Лена, – говорю вместо ответа и протягиваю ей визитку. Она хмурится, всматриваясь. Поднимает на меня глаза в которых ленивая неприязнь сменилась изумлением.
– Ой! – пискнуло позади меня. – А меня тоже зовут Лена! Дядя, хотите желание загадать?..
(28215 знаков)